Мышцы сводило от напряжения. Каждая секунда ожидания и близости стоила адских усилий. Он спешил. Отчаянно хотел продолжить, но оргазм настиг, как цунами. Настя закусила губу от собственного спазма наслаждения, когда в нее излилось горячее семя. Успела. Горло перехватило от немого крика. Комната поплыла перед глазами. Не виделось, не ощущалось больше ничего. Только маленькое распятие у изголовья кровати и бесконечная, разрывающая душу на части тоска.
Копилка воспоминаний обогатилась еще на один драгоценный миг.
Время неслось неумолимо: две недели как один день. Законы физики безжалостно нагоняли свое, приближая расставание. Оглянуться никто не успел, как пришла пора собирать чемодан. На этот раз уже не на две недели, а на другой, непоправимо долгий срок. Последний вечер закончился в суматошных сборах, посиделках с друзьями и бесконечных препирательствах.
Утром в пятницу самолет унес новоиспеченного НХЛовца в другую страну. Долгожданный рейс «прежняя жизнь» — «манящее будущее» состоялся точно по расписанию. Опасаясь расплакаться в самый неподходящий момент, Настя осталась дома. Таранов не возражал. Чувствовал во всем этом прощании что-то непонятное и угнетающее, но новая, обещанная, встреча вселяла уверенность в лучшем.
— Даже «пока» твое слышать не хочу, — уже на пороге сердито заявил он. — Даю пару недель на все про все, и встречаемся в аэропорту Пьера Трюдо.
— Береги себя, пожалуйста, — Настя всем телом прижалась к нему. От желания остановить и сознаться во всем уже начинало трясти. — Обещай, что будешь беречь!
— Солнце, что за бред, — он неохотно высвободился из объятий. Такси уже ждало. — Ты меня будешь беречь. Вот приедешь и займешься! Поняла?
— Буду. — Во рту пересохло. — Беречь…
— Умница, — Таранов, как маленькую, поцеловал ее в лоб и скрылся за дверью.
Он спешил на свой рейс. Там, за океаном, его уже ждали. Новая, идеально сшитая форма, современная ледовая площадка, менеджеры, тренеры, хоккейная команда и игра. Та, ради которой вкалывал многие годы. Наконец-то.
Настя, не шевелясь, сидела на диване. Сколько прошло времени, после того, как ушел Андрей? Час, а может половина дня. Она потеряла счет минутам. Часы на стене о чем-то тикали, но глаза болели так сильно, что глянуть было невмоготу.
К этому нельзя было подготовиться. Невозможно пропустить или отложить на потом. Он уехал. На три года… Навсегда от нее. Желания и надежды лопнули, как мыльные пузыри. Все, к чему успела прикипеть, сейчас с пронизывающей болью, в полной тишине, отрывалось от души.
Зачем делала себе больно? От привычки не жить… Почему решила за двоих? Из-за боязни быть недостойной… Барская, состоятельная наследница, светская львица, почти королева… А на душе дыра размером с человека. Не залатать.
К обеду пришло опустошение. Когда в дверь неожиданно позвонили, она даже с места подняться не смогла. Звонок прозвучал еще раз, и дверь толкнули.
Случайная догадка шаровой молнией мелькнула в сознании: «Вернулся! Не улетел!»
Сорвалась, как сумасшедшая.
На пороге действительно стоял мужчина. Хмурился, что-то причитал, тыча огромной ладонью на замок. Большой, бритый налысо, щербатый хоккеист.
— Насть, что с тобой? — Борис встревожено покосился на женщину.
— Уже ни-и-чего… — тело колотило, как в лихорадке. Зуб на зуб не попадал.
— Это ты отъезду Таранова так радуешься? — Конев почесал подбородок. — Лихо!
— Что тебе? — с трудом выговорила «радушная» хозяйка.
— Да я за ключами. Хотим с Колькой шашлыки устроить на даче.
Настя взглядом указала на тумбочку у двери. Связка лежала аккурат посередине. Давно стоило вернуть, но было не до того. Борис ловко подхватил ключи, но уходить вдруг раздумал. Что-то остановило.
— Настасья Игоревна, а что это у тебя глаза такие красные? — на манер Красной шапочки из сказки поинтересовался незваный гость.
— Борь, иди уже.
— Пойду! — отмахнулся он. — Ты только ответь мне на один вопрос: Ромео в курсе, что его кинули?
Барская ошарашено посмотрела на него. В ужасе, как умалишенная: глаза горящие, злые, а губы белые, словно мел.
— Черт! Барская, твою ж мать!
— Боря, ты ничего не понимаешь. — Соврала бы, да больше не могла. Истощилась. Перед глазами все кружилось, а ноги подкашивались. Так, не удержавшись, и осела плавно по стеночке.
— Я лежачих и баб не бью, но из тебя, если не расскажешь, весь дух вытрясу, — он быстро разулся и, подхватив Настю под локоть, потянул в гостиную. — Рекомендую сдаться подобру-поздорову.
Настя не сопротивлялась. Горе рвалось изнутри. Вместе со словами вскоре потекли и слезы. Конев витиевато матерился, проклиная весь род Барских вместе с Тарановым, разливал коньяк по рюмкам и бранил ее. Ни шантажу, ни стремлению Андрея он не удивился. Обычная суровая реальность и хоккейные мечты. Оставалось лишь радоваться, что не его реальность и не его мечты.
Ушел гость только поздно вечером, в стельку пьяный и злой. Угрозами дядюшкой, мольбами и слезами Настя выпросила у него клятву молчать. Он дал, но как же это было непросто! Сроднился за год и с зазнайкой-капитаном, и с заносчивым пресс-секретарем. На душе было тошно.
— Вот дура, баба, — все твердил он, бредя до такси. — Такая дура!
Настя кое-как убралась со стола, выбросила охапку использованных бумажных салфеток. Ноги заплетались. Столько пить в жизни еще не приходилось. Стараясь не думать об обеспеченной ей с утра головной боли, наплевав на душ, она рухнула в кровать.